|
Привет! Мы посылаем вам «Сигнал».
Правда, с опозданием. Это письмо вы должны были получить еще 27 июня. Извините, что отправляем его только сегодня.
За последние несколько дней российские ракеты попали в многоэтажный жилой дом в Киеве и торговый центр в Кременчуге (Полтавская область). Это не военные объекты, и находятся они за сотни километров от фронта. Больше десяти человек погибли, десятки пострадали и числятся пропавшими без вести. Зло, которое военные РФ причиняют украинским жителям, ничем не измеришь. Простить это невозможно. Остается только этому сопротивляться. Сил нам всем.
В сегодняшнем «Сигнале» рассказываем о «культуре отмены». О научных спорах насчет этого явления и его последствиях мы обязательно напишем еще в одном выпуске, когда мирные (и очень важные!) темы вновь вернутся в повестку. А сегодня прежде всего о том, почему о «культуре отмены» все чаще говорят российские лидеры.
Отмена России
Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский в громком интервью, где назвал войну «самоутверждением нации», также упомянул «культуру отмены», жертвой которой стала Россия. Среди ее проявлений он назвал исключение российских музеев из «группы БИЗО» — международной организации, которая занимается выставками, с участием Лувра, Орсе, Британского музея, Прадо. В тот же ряд он поставил отказ от сотрудничества некоторых культурных организаций с Эрмитажем.
Попытке «отменить Россию» Путин посвятил примерно половину речи 28 марта, в День работника культуры. В качестве примеров он назвал якобы «вымарывание» Чайковского, Шостаковича, Рахманинова из концертных афиш, а также запрет русских писателей и их книг на Западе. Среди жертв «культуры отмены» он назвал, в частности, Достоевского.
Об «отмене» российской культуры говорили Мария Захарова, а также писатель и депутат Госдумы Захар Прилепин. Очень старалось проиллюстрировать «отмену» российской культуры постоянное представительство РФ при ЮНЕСКО (посмотрите этот невероятный в своем исполнении ролик, если еще не видели).
Даже на Петербургском международном экономическом форуме прошла сессия под названием «„Культура отмены“ : беспрецедентные вызовы для медиаотрасли. Информационная политика стран в эпоху постправды». Очевидно, этот термин, пришедший с Запада, становится одним из ключевых в риторике Кремля.
Что называют «культурой отмены» на Западе?
На Западе «культурой отмены» (от англ. cancel culture) называют практику осуждения публичных фигур за высказывания или действия, которые часть общества сочла аморальными или оскорбительными. Это общественная кампания, в ходе которой человека резко критикуют в СМИ и социальных сетях, с ним отказываются иметь дело, иногда лишают работы.
Американское издание Vox пишет, что «культура отмены» стала продолжением борьбы афроамериканцев за свои права в середине прошлого века. Заведующая кафедрой лингвистики афроамериканцев Калифорнийского университета в Санта-Барбаре Энн Чарити Хадли считает, что «отмена» — это, по сути, синоним бойкота и изначально она затрагивала конкретных людей, а не институции.
Примерно с 2015 года в твиттере стали расходиться посты с соответствующими хештегами. Как правило, темой сообщений было сохраняющееся в американском обществе расовое неравноправие, а «отменить» призывали тех, кто им пользовался или его одобрял. Чаще всего таких людей призывали лишать работы. «Культуру отмены» принято ассоциировать с движением #MeToo, когда многие женщины стали рассказывать о пережитом насилии. Так, продюсер Харви Вайнштейн лишился после этого работы. Впрочем, его судьбу определила не «отмена», а уголовное преследование за многочисленные сексуализированные преступления против женщин (мы еще обязательно вернемся к этой теме). К осени 2019 года об этом феномене заговорили очень активно, а летом 2020 года, когда Трамп сравнил ее с тоталитаризмом, стали обсуждать буквально все.
Культура отмены вызывает на Западе большие дискуссии. The Atlantic пишет, что «настоящая „отмена“» предполагает, что человек не сможет больше работать там же, где раньше, лишается дружбы и общения с привычным кругом, иногда оказывается в полной изоляции. Это оказывается для него тяжелой психологической нагрузкой, вплоть до возникновения депрессии. Критиков беспокоит, что сила «культуры отмены» такова, что ее действие может оказаться сродни травле, а подвергнуть ей могут даже за слова, сказанные годы, порой десятилетия, тому назад.
В то же время профессор Чарити Хадли объяснила Vox, что механизм «отмены» помогает людям осознать, что не обязательно обладать властью, дабы изменить общественные настроения — нужно перестать брать в расчет тех, кто позволил себе неприемлемые вещи. «Культура отмены может хотя бы отчасти справиться с беспомощностью, которую испытывают многие люди», — отмечает Vox.
С точки зрения критиков, социальные сети, которые сделали «культуру отмены» по-настоящему массовым явлением, напоминают бездумную толпу; с точки зрения сторонников, дают голос каждому, кому есть что сказать.
Что такое «культура отмены» по версии Путина и других российских чиновников?
Путин понимает «культуру отмены» значительно шире и объединяет в этом словосочетании целое множество явлений.
Так, к проявлениям «культуры отмены» президент России относит «публичный остракизм, бойкотирование, а то и полное замалчивание, забвение очевидных фактов, книг, имен исторических и современных общественных деятелей, литераторов, просто людей, которые не вписываются, не укладываются в современные шаблоны, какими бы абсурдными они на самом деле ни были». Сказав это, Путин возмутился умалением подвигов Красной армии в борьбе с нацизмом и возвеличиванием роли США — раньше российские власти чаще называли это «переписыванием истории», но теперь выбрали другое, более модное словосочетание.
Возможно, в памяти Путина остался также массовый снос памятников колониальной эпохи в Европе и в США (во всяком случае, его точно вспомнил Михаил Пиотровский) и «ленинопад» в Украине — хотя там это чаще именуют «деколонизацией».
Впервые же о «культуре отмены» Путин заговорил в декабре 2021 года, когда на большой пресс-конференции ее упомянул журналист RT Мурад Газдиев — и сразу в очень расширенном смысле. «Культурой отмены» тот назвал «отвергание привычных понятий вроде „мама“, „папа“, „семья“ или даже „пол“».
Очевидно, определение, данное Газдиевым, вполне соответствовало представлениям Путина о том, что значит «культура отмены». Несколько месяцев спустя, говоря о ней, он упомянул не только Великую Отечественную, но и «детскую писательницу» Джоан Роулинг, которую, по словам Путина, «отменили» за то, что она «не угодила поклонникам так называемых гендерных свобод» (речь о случае, когда высказывание Роулинг в твиттере сочли трансфобским: критики посчитали, что писательница отказывает трансженщинам в праве ощущать себя женщинами).
В итоге в кремлевской риторике «культура отмены» объединила в себе почти все то, идеологическим борцом против чего провозглашает себя российская власть (Путин умудрился сравнить с ней даже сожжение книг нацистами и еврейские погромы в гитлеровской Германии, как бы напоминая о целях своей «операции» в Украине). Это удобный пропагандистский прием, позволяющий наделить противника чертами универсального зла для как можно более широкой аудитории.
Значит, «отмена России» — это просто пропагандистское клише Кремля?
Не совсем так. Об «отмене России» с начала войны довольно много пишут и в западной прессе.
По мнению американского политолога украинского происхождения Александра Мотыля, Путин превратил русский язык и культуру в инструменты государства, в средства пропаганды и агрессии — а значит, «русскую культуру нужно будет исправлять, как исправляли немецкую» после падения нацизма. Журналист Конор Фридерсдорф даже сформулировал правила «честной отмены» России (например, «отменять» только тех спортсменов и музыкантов, которые официально представляют РФ).
Американское издание Big Think в качестве примеров «отмены российской культуры» называет отказ от сотрудничества Hermitage Amsterdam с российским Эрмитажем и, как следствие, закрытие выставки «Русский авангард: революция в искусстве», а также отстранение российского теннисиста Даниила Медведева от теннисного турнира Уимблдон. The New York Times ставит в тот же ряд отмену постановки «Бориса Годунова» в Польской национальной опере. А также отмену тура 20-летнего российского пианиста Александра Малофеева по Канаде.
Все это можно назвать логичным итогом развития «культуры отмены», которая с какого-то момента затрагивает не только людей, но и компании. В 2018 году «отменяли» H&M за фотографию темнокожего ребенка в толстовке с надписью «The coolest monkey in the jungle» («Самая крутая обезьянка в джунглях») и Dolce & Gabbana — за изображения людей азиатской внешности, которые сочли стереотипными. Оценка действий отдельного департамента в большой компании распространяется на отношение ко всей организации. Примерно по той же логике решение начать войну, принятое Владимиром Путиным, воспринимается на Западе как повод для «отмены» всего, что косвенно связано с президентом РФ.
Ключевой вопрос здесь: что и кого считать связанным с ним? Например, попадает ли в эту категорию пианист Малофеев, который открыто осудил вторжение?
Во многих из западных публикаций, в которых говорится об «отмене» России, происходящее оценивается критически (что неудивительно, учитывая дебаты вокруг этой культуры в самих США; есть, в частности, мнение, что женщины от нее страдают больше мужчин). Можно прочесть, например, что «Путина отменили, и это к лучшему», но, «как и любая отмена, исключение России, возможно, зашло слишком далеко». Или что отмена произведений классиков играет на руку Кремлю, который обвиняет западные страны в «русофобии» и настраивает россиян против них. А также что Запад обязан думать и о том, какой будет Россия и российское общество после ухода действующего президента, чтобы не допустить появления «еще одного Путина, Сталина или Петра I».
Но все это не доказывает, что российская власть верно преподносит обществу происходящее. Прежде всего, она видит в этом спланированную кампанию. Между тем, с точки зрения западных СМИ, «отмена» России идет по тем же законам, что шла когда-то внутри западных стран: беспомощные люди наблюдают за событиями этой войны через соцсети и отчаянно хотят быть— или хотя бы казаться самим себе — полезными, пишет The New York Times. Обозреватель издания Томас Фридман называет это «глобализацией морального возмущения». Сначала человек смотрит короткое видео в тиктоке или фейсбуке о преступлениях российских солдат в Украине. Он может просто репостнуть этот ролик, а его подписчик — написать письмо руководству организации, в которой работает, с просьбой выразить свое отношение к войне. Люди, отвечающие за репутацию компании, приходят к выводу, что без должной поддержки Украины (и прекращения сотрудничества с Россией) она рискует потерять сотрудников и клиентов. За одной фирмой следует другая, в какой-то момент кампания приобретает характер снежного кома.
Российские чиновники, привыкшие к тому, что самостоятельной общественной активности быть не может в принципе, в такие объяснения, очевидно, не верят (или убеждают всех, что не верят). Путин говорит, что кампания по «отмене России» идет «при полном попустительстве, а иногда и при поощрении правящих элит». Михаил Пиотровский и вовсе объявил, что «общественное мнение все-таки связано с властью или регулируется ею».
Но даже если на секунду принять эту версию, российская власть все равно игнорирует тот факт, что Россию «отменяют» не потому, что она защищает «традиционные ценности», не потому, что совершила «консервативный поворот» в политике, и даже не потому, что по-прежнему ощущает себя империей. Ничего из этого годами не мешало сотрудничать с РФ. Все изменила только война, начатая Кремлем 24 февраля.
Это же заставляет заново осмыслять в том числе русскую культуру с ее многовековой верой в собственное моральное превосходство (Пиотровский, например, не стесняясь говорит о «нашем культурном преимуществе»). Но перемены далеко не так трагичны, как убеждают российские власти. Случаев, чтобы где бы то ни было запрещали бы книги российских писателей, мы не нашли. Миланский университет Бикокка собирался отменить курс, посвященный Достоевскому (которого на Западе стали воспринимать как певца русского империализма), но в итоге так и не отменил. Музыку русских композиторов по-прежнему играют в Вене, Праге, Лондоне и в других европейских городах. Россия сохранила членство в ЮНЕСКО, несмотря на просьбы украинских властей.
Трудно сказать, стали бы просить защиты у Путина Чайковский или Толстой, но вот Джоан Роулинг, хоть и считает себя жертвой «культуры отмены», заявила, что не Путину, убивающему мирных жителей в Украине и политических оппонентов в России, об этом судить.
Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока писали это письмо
В 1968 году в Лондон с гастролями приехал Государственный симфонический оркестр СССР. Концерт проходил 21 августа — билеты раскупили заранее, но напряжение было на пределе: накануне вечером советское руководство решило вторгнуться в Чехословакию, чтобы подавить Пражскую весну. Но стоило Мстиславу Ростроповичу заиграть, как раздались аплодисменты — это был концерт для виолончели чешского композитора Антонина Дворжака. Ростропович исполнял его со слезами на глазах. «Отмены» советских музыкантов не произошло.
Постскриптум
Главе Центробанка Эльвире Набиуллиной и ее заместительнице Ксении Юдаевой удалось наладить работу регулятора так, чтобы он мало чем отличался от мировых. Но 24 февраля для них все изменилось. Вместо того, чтобы строить эффективный институт, теперь они занимаются буквальным спасением российской экономики от коллапса. Сразу после начала войны эксперты предупреждали, что экономика, скорее всего, не выдержит санкций. Но спустя четыре месяца кажется, что последствия из-за вторжения будут мягче, чем прогнозировали экономисты. Во многом это заслуга Центробанка и лично Набиуллиной. С какими моральными вызовами сталкивается руководство ЦБ и как оценивает свою работу в военное время, читайте в расследовании «Медузы».
Мы послали вам «Сигнал» — теперь ваша очередь. Отправьте это письмо своим друзьям и близким. Знание — сила. Будущее — это вы.
Хотите, чтобы мы изучили и объяснили явление или понятие, которое вы сами заметили в новостях? Напишите нам: signal@meduza.io
|
|
