|
Привет! Мы посылаем вам «Сигнал».
И желаем вам здоровья и мира. Сегодня говорим о «коллективном Западе» — эту тему вы просили разобрать несколько месяцев. Спасибо за все ваши письма, мы будем рады вашим предложениям, смело присылайте их на signal@meduza.io. Если вам понравится этот выпуск, перешлите его тем, кому он может быть интересен. И не забудьте подписаться на «Сигнал» сами, если письмо вам переслали знакомые.
Коллективный Запад
Представители российской власти обвиняли «коллективный Запад» в организации «очередного политического шабаша по демонизации России», в развязывании войны в Украине, в затягивании боевых действий (потому что он поставляет вооружение украинской армии). Сергей Лавров уверен, что коллективный Запад объявил тотальную гибридную войну России, а Дмитрий Медведев считает, что Украина потеряла государственную независимость и перешла под прямое управление «коллективного Запада».
Это словосочетание, наряду с «англосаксами», в российской официальной риторике с недавних пор стало обозначать главного врага. Но кто этот враг?
Почему мир делят на Запад и Восток, а не на Север и Юг?
У этого есть вполне конкретные исторические причины. Первоначально, тысячи полторы лет назад, «Запад» и «Восток» были церковными терминами, причем «Запад» был гораздо менее употребительным. «Восточными» называли церкви, которые возникли в восточной половине Римской империи (Константинопольская, Антиохийская, Иерусалимская и Александрийская). Западную церковь чаще называли Римской или латинской, по богослужебному языку (на Востоке пользовались греческим). Это разделение к XI веку переросло в раскол христианства на православие и католичество.
Со временем западные христиане стали называть «Востоком» и мусульманский мир, и Индию, и Китай. Сами себя они при этом считали не «Западом», а просто «христианским миром». Православные были для них «схизматиками» (буквально — «раскольниками»), то есть «ненастоящими» христианами. Со своей стороны, православные (в том числе русские) называли собственную церковь «восточной» и «греческой», а западных христиан — «латинянами».
В эпоху крестовых походов и в начале колониальной эпохи религиозные различия оставались ключевыми. Со временем на первый план вышли другие: техническая оснащенность и «цивилизованность». Тем не менее для большинства современных теоретиков — вплоть до американского политолога Сэмюэля Хантингтона, чье «Столкновение цивилизаций» вышло в 1997 году, — главным критерием, по которому определяется Запад (равно как и любая другая цивилизация), все равно остается религия. Не столько вера как таковая, сколько культурная традиция: чтобы принадлежать к западной цивилизации, не обязательно быть католиком или протестантом, но обязательно «вписываться» в нормы и институты, которые восходят к западнохристианской культурной традиции.
Впрочем, Хантингтон уточнял, что религиозный фактор — не единственный. Например, он полагал, что преимущественно католическую Латинскую Америку можно выделить в особую, «незападную» цивилизацию, поскольку страны, которые ее составляют, сравнительно мало участвуют в международной политике за пределами своего континента, а также имеют мощный дополнительный объединяющий фактор — наследие испанского колониализма и борьбы с ним. Интересно, что Южная Африка — такая же бывшая британская колония с преимущественно протестантским населением, как США и Австралия, но ее Хантингтон к Западу не относил.
Хантингтон, как и большинство других современных теоретиков, полагал, что для Запада характерен особый набор ценностей и политических институтов: личная свобода (в том числе свобода слова), права человека, неприкосновенность частной собственности, верховенство права, рыночная экономика. Иными словами, классический либерализм. С этой точки зрения, по мнению историка Стивена Коткина, Японию можно отнести к Западу — а вот Россию нельзя.
При этом едва ли не самым проблематичным регионом мира Сэмюэль Хантингтон считал Восточную Европу. Католическая Польша вроде бы должна быть западной страной, но очень долго находилась в сфере влияния России. Православная Греция вроде бы должна быть чужда Западу, но состоит в НАТО с 1952 года и в ЕС — с 1981-го.
Философ уже в девяностые ожидал, что конфликты идентичностей в таких «цивилизационных пограничьях» будут одним из источников международного напряжения. Памятуя, что триггером украинского кризиса в 2013 году стал отказ Виктора Януковича от евроинтеграции в пользу партнерства с Россией, можно считать, что Хантингтон оказался прав.
Ну и кстати: деление мира на «глобальный Север» и «глобальный Юг» тоже существует. Но оно скорее экономическое: Север богат, Юг беден. А деление на Запад и Восток — преимущественно культурное.
Запад — это действительно «единый коллектив» стран?
В самих западных странах долгое время предпочитали объединять себя не по этому «географическому» признаку. В эпоху холодной войны там чаще говорили о «коммунистическом» и «свободном мире». При этом первый иногда называли «Восточным блоком», а второй «Западным» — крайне редко: далеко не все были готовы, подобно Коткину, отнести к Западу, например, Японию.
Причины объяснил американский ученого палестинского происхождения Эдвард Саид в книге «Ориентализм», вышедшей в 1978 году. Он очень обстоятельно и аргументированно высказал, в сущности, простую претензию: для западных обывателей, правительств и многих интеллектуалов «Восток» (по латыни Oriens) — это какой-то монолитный экзотический «Другой». Придавая огромное значение различиям, скажем, между Британией и Францией или между католичеством и протестантством, они словно не замечают различий между Индией и Китаем или между суннизмом и шиизмом. Представления о «Востоке» определяются стереотипами: мистицизм, фанатизм, рабство, нищета и так далее.
И действительно, вплоть до ХХ века по всей Европе говорили о «восточных товарах», «восточном искусстве», «восточных верованиях», «восточных языках», «восточных сказках» и тому подобном. В Оксфорде до 1 августа 2022 существовал восточный факультет (ныне переименован в факультет азиатских и ближневосточных исследований). В России до сих пор существуют Музей Востока и академический Институт востоковедения, не говоря о «восточной медицине» (как правило, китайской), «восточных духовных практиках» (как правило, индийских) и «восточной кухне» (как правило, центральноазиатской).
Уже в нулевые, в пику Саиду, нидерландско-американский журналист Иэн Бурума и израильский философ Авишай Маргалит ввели термин «окцидентализм» (от латинского Occidens — запад). По их мнению, в отношении Запада существует не меньше стереотипов и огульных обобщений, чем в отношении «Востока»: бездуховность, вседозволенность, лицемерие, торгашество и так далее, и тому подобное. Если ориентализм, по Саиду, был идеологией колониализма, то окцидентализм, по Буруме и Маргалиту, — идеология экстремизма и терроризма.
Эти стереотипы окциденталистского (то есть внешнего) взгляда на Запад похожи до степени смешения на стереотипы относительно либерализма, которые распространены внутри самого западного общества. Интеллектуалы левого, правого и крайне правого толка упрекают либеральное западное общество в колониализме, забвении собственной идентичности, бездуховности и безыдейности, зацикленности на материальном благополучии, а также ханжестве.
Сравнительно недавно — в последние лет тридцать — представление о Западе как особой общности (если угодно, цивилизации) наконец стало более или менее общепринятым на самом Западе. После распада СССР политико-идеологический критерий, по которому мир делился на «свободный» и «коммунистический», утратил актуальность, а потребность в каком-то разделении сохранилась: различия между странами и народами, очевидным образом, никуда не делись. И появилось великое множество научных и публицистических работ о «Западе и остальном мире» («the West and the rest», как в подзаголовке книги Ниала Фергюсона) и о том, «почему Запад господствует».
В 2010-х американская экономистка Дейдра Макклоски издала «Буржуазную эру» — три объемистых тома апологии классического либерализма. Она прямо отвергает идею, что либерализм и буржуазность — это сугубо западные феномены. Но ее книги можно прочесть и как отповедь окцидентализму: западное буржуазное общество, вопреки всему, что говорят его критики, гуманнее любого из своих конкурентов и лучше способствует всестороннему развитию личности и проживанию полной жизни.
И тем не менее профессор философии и права Нью-Йоркского университета Кваме Энтони Аппиа считает, что «западная культура» — неподходящее название для сообщества людей, живущего по либеральным принципам: даже если эти принципы изобрели на Западе, однозначно увязывать их с Западом — значит, делать их менее привлекательными для людей с иной идентичностью.
Запад — это, в любом случае, очень много стран. Почему Путину так важно подчеркнуть, что он — «коллективный»?
Этого мы не знаем. Но можем предложить одну гипотезу. Вкратце: «коллективный» — это не определение Запада; «коллективный Запад» — это вообще отдельная сущность. Это не общность стран, как «просто» Запад, а замкнутая элита, которая этими странами правит, в основном из-за кулис.
Клише «коллективный Запад» закрепилось в речи высших руководителей России совсем недавно — год-полтора назад. Оно, конечно, всплывало и раньше: упоминалось в медиа еще в середине нулевых. В 2011 году «коллективный Запад» обвиняли в «проявлении нездорового интереса к финно-угорской проблематике России». В 2012-м некто Василий Блаженный со страниц «Новой газеты» предупреждал, что «коллективный Запад» может ввести более жесткие санкции, чем предусмотренные «законом Магнитского». Но это были эпизодические упоминания.
В публичной речи Путина «коллективный Запад» впервые возник лишь в послании Федеральному собранию 2021 года. Причем не в самом очевидном контексте: президент России возмутился, что «коллективный Запад» никак не отреагировал на покушение, которое якобы готовилось на Александра Лукашенко (к слову, Лукашенко тоже часто пользуется оборотом «коллективный Запад» — например, вот и вот). До этого «коллективными» у Путина бывали безопасность, иммунитет или ответственность.
А теперь смотрите. В речах Путина и его приближенных, а равно и Лукашенко, «коллективный Запад» — это некий субъект, имеющий собственные волю и разум: он «привык мерить все и всех по себе [и] полагает, что все продается и покупается» (слова Путина); он «развязывает экономическую войну» (слова Мишустина); у него есть «модель либерального глобализма», которой он «следует» (снова Путин). «Им [коллективному Западу] не нужна, просто не нужна сильная и суверенная Россия, — говорил президент, — они не простят нам ни нашего самостоятельного курса, ни того, что мы отстаиваем свои национальные интересы».
Эпизодически Путин употребляет выражение «коллективный Запад» как синоним «США и их союзников». Только союзничество это специфическое: по словам президента России, «коллективный Запад» расширяет НАТО и «сколачивает все новые военные альянсы», в том числе AUKUS (антикитайский союз Австралии, Британии и США). Страны не сами решают присоединиться к тому или иному союзу, а подчиняются какой-то внешней воле.
Более того, Путин тщательно отделяет граждан западных стран от «коллективного Запада» и то и дело подчеркивает, что они от его политики страдают больше всех.
«Очевидно, — говорил Путин 16 августа, — что с помощью [санкций] западные глобалистские элиты <…> пытаются отвлечь внимание своих собственных граждан от острых социально-экономических проблем <…>, переложить собственные провалы на другие страны — на Россию, на Китай, которые отстаивают свою точку зрения, строят суверенную политику развития, не подчиняясь диктату наднациональных элит».
Сергей Лавров в статье в «Известиях» писал, что Европа сама страдает от санкций против России, которые ввела по указке США. Вместо вооружений, отправленных в Украину, она вынуждена будет закупать новые у американцев, а вместо дешевого российского газа ей теперь придется покупать дорогой американский. «Внешняя политика коллективного Запада, — резюмировал министр, — это „театр одного актера“» — то есть США, а еще точнее — американского бизнеса, в данном случае оружейного и энергетического.
И Путин, и Лавров, и многие другие представители российской власти и пропаганды настаивают, что «коллективный Запад» стремится контролировать мир при помощи «тоталитарного либерализма» и мифа о «золотом миллиарде». Но это, говорят они, перестает работать: мир становится многополярным — это объективный процесс, который «коллективный Запад» не в силах остановить. Вот он и бесится.
Картина получается такая. Россия стала жертвой буллинга: на нее накинулись толпой, хотят «сломать» и отобрать ресурсы. Но истинный заводила прячется за спинами стран и организаций, составляющих эту толпу, подзуживает их, растравляет русофобию. И России придется разбить лицо-другое, чтобы толпа охолонула и осознала, что не на того напала и что заводила ею манипулирует.
Венгерский премьер Виктор Орбан примерно на этом месте всегда вспоминает Джорджа Сороса, которого считает главным кукловодом «либеральной глобалистской элиты». Более отчаянные конспирологи тут сбиваются на Ротшильдов и Рокфеллеров — их подковерной борьбой за мировое господство они готовы объяснить более или менее любое событие. Путин и его единомышленники конкретных имен предпочитают не называть (впрочем, бывают и исключения). Хотя по сути имеют в виду то же самое.
Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока писали это письмо
Одним из первых авторов, у кого название «Запад» получило положительные коннотации, в 1950-е годы стал Джон Толкин. «Западными землями» у него называлась часть Средиземья, населенная «свободными народами» — то есть теми, кого не поработил Саурон: людьми, эльфами, гномами, хоббитами. Сам Толкин, впрочем, настойчиво отрицал, что придуманный им мир в каком бы то ни было смысле является аллегорией реального мира ХХ века.
Постскриптум
Американо-французский писатель Джонатан Литтелл съездил в Киев, Бучу и Харьков и посетил украинские морги, где хранятся тела солдат — ВСУ и российской армии — и убитых мирных жителей. В репортаже, напечатанном в газете Le Monde, он рассказывает, как судмедэксперты и прокуроры опознают погибших. И как украинцы пытаются зарегистрировать военные преступления солдат РФ и вернуть их тела домой. «Медуза» публикует перевод этого текста и снимки Антуана дʼАгаты — фотографа агентства Magnum Photos, который сопровождал писателя в этой поездке.
|
|
