Привет! Мы посылаем вам «Сигнал».

И надеемся, что на этих выходных вы сможете набраться сил после непростой недели. Наше сегодняшнее письмо — про привилегии. Почему о них постоянно все спорят и правда ли, что успех в жизни скорее связан с удачей, а не с упорным трудом? Несколько недель назад мы уже присылали вам выпуск о неравенстве — и сегодняшний «Сигнал» продолжает и дополняет его.

Перешлите это письмо своим друзьям и близким. Если вы читаете нас впервые, обязательно подпишись на «Сигнал» на нашем сайте. Там же вы найдете ссылку на наш подкаст. 

У нас также есть твиттер и телеграм, где можно прочитать краткие пересказы предыдущих выпусков.

ПРИВИЛЕГИИ

Слово «привилегии» совсем недавно пришло в русский язык в новом значении. Когда крупные российские бизнесмены отказываются от гражданства, потому что не желают ассоциироваться с «путинским фашизмом», или топ-менеджеры технологических корпораций провозглашают, что россияне «провалились как нация» — их в ответ называют «привилегированными». И это упрек или даже ругательство.

Привилегиями называют и возможность уехать из России, и, оставшись в ней, не стать «мобиком». В разных контекстах «привилегией» может оказаться и обыкновенное везение, и блат, и финансовая обеспеченность, и публичность, и вообще все, что кажется незаслуженным преимуществом перед другими людьми.

Что это — очередной мем про «успешных людей»? Или за понятием «привилегии» все-таки стоят какие-то жизненные реалии?

ПРИВИЛЕГИИ — ЭТО ДИСКРИМИНАЦИЯ?

Это близкородственные понятия, но между ними есть разница. Оба используются, чтобы описывать неравенство (не только имущественное, но и правовое, и разные другие его виды), но с разными акцентами. 

Понятие «привилегии» в современном смысле ввела американская исследовательница и активистка Пегги Макинтош в работе 1988 года. Она обратила внимание на то, что, помимо дискриминации, существуют еще «структурные преимущества» белых мужчин. Они встроены в систему повседневных отношений на разных уровнях, от бытового до политического, воспринимаются как нечто само собой разумеющееся, и оттого общество (но особенно, конечно, белые мужчины) их часто попросту не замечают. 

Например, если женщину не берут на работу просто потому, что она женщина, — это дискриминация. А если работодатель не прочь нанять женщину — но опасается, что через год она уйдет в декрет, и ему придется искать ей замену — то он, скорее всего, предпочтет нанять мужчину, просто чтобы «избавить себя от лишней головной боли». И дело даже не в том, собирается женщина в декрет или нет, а в том, что относительно мужчины такой вопрос не встает в принципе. Благодаря этому ему проще делать карьеру. Это, в понимании Макинтош и ее последователей, и есть мужская привилегия.

Этот подход работает во многих сферах. Скажем, по сравнению с рядовым россиянином рядовой немец находится в привилегированном положении только благодаря своему гражданству: он может жить и работать в богатой стране с хорошим образованием и медициной, свободно перемещаться по миру. Этот комфорт достается немцу по праву рождения — точно так же россиянину по праву рождения достаются «фуфломицины» вместо нормальных лекарств и очереди в визовых центрах.

При таком положении ответственность за дискриминацию возлагается не на конкретного мужчину или конкретного рядового немца, а на «саму систему» — собственно говоря, на то, как устроен мир. Впрочем, от привилегий до прямой дискриминации один шаг. Жителю благополучной западноевропейской страны легко смотреть на выходца с Ближнего Востока или даже из Восточной Европы сверху внизу: мол, «мы тут» организовали хорошую жизнь, а «они там у себя» не могут — должно быть, с «ними» что-то не так. 

Мы уже писали, что говорить о каком-то едином неравенстве не очень корректно: существует множество взаимосвязанных и тесно переплетенных друг с другом неравенств. Как правило, их сводят к неравенству доходов, потому что деньги, в отличие от многих других вещей, можно подсчитать.

Так и с привилегиями — на жизнь одного и тот же человека могут одновременно влиять множество факторов. Какие-то положительно, какие-то отрицательно. Только привилегии подсчитать невозможно. Исследования показывают, что на жизненный успех сильно влияет то, в какой стране (и даже в какой части света) вы родились и в какой семье, ваш гендер, состояние здоровья, сексуальная ориентация, цвет кожи, религия, акцент и много чего еще. 

Оговоримся: понятие «привилегии» сильно эмоционально заряжено: вокруг него беспрестанно ведутся споры не только в академической среде, но и в повседневной жизни. Предположим, вы хорошо учились, много работали, преодолели множество препятствий — и достигли материального благополучия и высокого социального статуса. И тут кто-то вам говорит, чтобы вы проверили свои привилегии: скажем, вы здоровый белый гетеросексуальный мужчина, и многих сложностей вы избежали, опять же, просто по праву рождения. Конечно, обидно: этот кто-то обесценивает ваши достижения. 

ПОЛУЧАЕТСЯ, НАШ УСПЕХ — НЕ НАША ЗАСЛУГА?

Скажем так: не всецело.

Создательница концепции привилегий Пегги Макинтош пишет, что люди вообще склонны преуменьшать значение структурных преимуществ лично для себя и принимать свои привилегии за заслуги. Скажем, ваши родители работали не покладая рук и во всем себе отказывали, чтобы вы получили хорошее образование и лучшие, чем у них, жизненные перспективы. Их заслуга — ваша привилегия?

Многие социологи убеждены, что российское общество основано на идее личного успеха и не разделяет коллективистские или «традиционные» ценности, как бы Кремль и пропагандисты ни старались убедить всех (прежде всего самих россиян) в обратном. В этом российское общество отношении сильно похоже на модель, условно называемую «современным западным обществом». По крайней мере, так было еще недавно — что случится с ценностными установками россиян вследствие войны, которая делается чем дальше, тем более идеологической, предсказать трудно. 

В рамках этой модели успех (богатство, власть, уважение окружающих) — это награда за заслуги, а заслуги, в свою очередь, результат таланта и упорного труда. Мало того, в западной интеллектуальной традиции последних лет двадцати заметно стремление исключить из этой формулы талант в значении «врожденные способности».

Из этого стремления родилась, например, пресловутая «теория 10 тысяч часов», которую популяризировал канадский журналист Малкольм Гладуэлл в своей книге «Гении и аутсайдеры». Все как будто очень просто: найдите любимое дело, посвятите ему 10 тысяч часов своей жизни — и вы станете в нем мастером, после чего успех (в том числе финансовый) неминуем. Понятный пример, к которому постоянно прибегает Гладуэлл, — спортсмены. 

Вот только это так не работает ни на практике, ни даже в теории. У тех же спортсменов упорные тренировки — это не больше 25% успеха (таковы результаты большого метаисследования 2016 года). Гладуэлл прямо манипулировал результатами научных исследований, чтобы подвести наукообразную базу под идеологическую установку: успеха может добиться любой — надо только постараться.

Меритократия, то есть господство в обществе самых заслуженных, — это миф, идеал, теоретическая конструкция, которая, скорее всего, имеет мало общего с действительностью. Об этом говорят десятки исследований в самых разных контекстах (например, раз, два, три, четыре, пять). Миф в чем-то полезный: наверное, всем нам хотелось бы жить в таком обществе. Вот только достичь этого идеала, по-видимому, невозможно, а в поисках способа его достичь можно наломать немало дров.

Вера в меритократию до сих пор очень сильна — и именно поэтому целые классы людей винят самих себя за то, что не смогли продвинуться вверх по социальной лестнице. При этом статистика показывает, что бедные люди на самом деле работают много. 

В своей недавней книге политический философ Майкл Сэндел вообще сравнивает меритократию с тиранией. Сэндел уверен, что социальная мобильность в демократических западных обществах перестала работать (тут его идеи во многом перекликаются с теорией французского экономиста Тома Пикетти, о которой мы подробно писали в выпуске про неравенство). Меритократия как политический идеал, пишет Сэндел, состоит в том, что упорный труд приводит к успеху — а если не приводит, значит, человек недостаточно старался. Именно это, полагает он, приводит к росту популизма: талантливый и упорный человек упирается в потолок (он же — пол, на котором стоят обладатели привилегий) — и в гневе обращается к авторитарному политическому лидеру, который обещает ему устранить эту системную несправедливость.

К этому надо добавить, что успех — это ведь вещь относительная. Для кого-то это выбиться в менеджеры среднего звена. А для другого стать из миллиардера миллионером — уже провал. Но в обоих случаях система структурных преимуществ будет играть свою роль. Один получил повышение, среди прочего, благодаря тому, что его основной конкуренткой была женщина. Другой неудачно инвестировал в стартап, среди прочего, из-за того, что выбился из низов, не оброс достаточными связями — и не получил приглашения на вечеринку, где обсуждалась судьба другого, более успешного стартапа. И там, и там — привилегии. Но есть нюансы.

НУ ХОРОШО, МЫ ПРОВЕРИЛИ СВОИ ПРИВИЛЕГИИ. И ЧТО ТЕПЕРЬ С ЭТИМ ДЕЛАТЬ?

Этот вопрос подводит к главному парадоксу концепции привилегий. Ведь из нее следует, что иметь привилегии — не грех: если вы родились, допустим, белым мужчиной без серьезных заболеваний — это не ваша заслуга, но и не ваша вина. Вы, может, лично не дискриминировали женщину, которая претендовала на то же рабочее место, что и вы, или человека «нетитульной национальности», который претендовал на ту же квартиру, что и вы. Вам, может, вообще не нравятся все эти структурные преимущества — но вы все равно их бенефициар. 

Концепция привилегий учит прежде всего личной скромности. Если у вас есть хорошая работа или гражданство благополучной страны — это не значит, что тот, у кого их нет, глупее вас, менее трудолюбив или менее дисциплинирован. Кому из вас сопутствовал бы успех, если бы вы стартовали в равных условиях, узнать невозможно.

Увы, это нехитрое соображение легко превращается в «олимпиаду угнетения» (Oppression Olympics — термин американской феминистки Элизабет Мартинес) — своеобразного состязания, у кого меньше привилегий и кому за них должно быть больше стыдно. 

Привилегии — они на то и структурные преимущества, что проблема не решается на уровне отдельных людей, какими бы они ни были привилегированными или угнетенными. 

Правда, хороших структурных решений тоже пока не придумали. Пожалуй, самое знаменитое — и часто скандальное — так называемая позитивная дискриминация. В разных странах под этим термином нередко подразумеваются разные вещи, но общий смысл один: сознательное предоставление структурных преимуществ группам, которые подвергаются или исторически подвергались системной дискриминации. Например, квоты для женщин в парламентах и советах директоров компаний или квоты в американских университетах для темнокожих. 

Это не только символическая мера (хотя и символическая, конечно, тоже). Если родители получили высшее образование, сильно повышается вероятность того, что дети тоже его получат. Университетская позитивная дискриминация призвана превратить высшее образование из «белой привилегии» в благо, доступное представителям исторически дискриминируемых этнических меньшинств. 

Системы квот существуют не только в западных странах. Например, в Индии уже больше столетия с переменным успехом используются различные механизмы позитивной дискриминации для борьбы с пережитками кастовой системы. 

Критики квот много лет доказывают, что это контрпродуктивная мера. Еще в начале нулевых исследования показали, что от позитивной дискриминации, как правило, выигрывают те представители целевых групп, которые меньше всего нуждаются в льготах. Например, в тех же США главными бенефициарами гендерных квот стали обеспеченные и образованные белые женщины. Боролись с гендерными привилегиями — на первый план вышли расовые и имущественные.

Концепция привилегий — это, в конечном счете, один из многих способов описать проблему неравенства. С переходом от описания к исправлению возникает масса сложностей — как и с любой подобной концепцией. Как замечает политический философ Нэнси Фрейзер, сосредоточенность на привилегиях нередко мешает конструктивному разговору: поборники этой концепции, как правило, настаивают на том, чтобы оппоненты признали привилегии существенной проблемой — но какие практические выводы должны последовать из этого признания, непонятно. Даже «отобрать и поделить» сгодилось бы — но и этого вывода обычно не делают. За обличением несправедливости не следует предложений, как ее исправить. 

Короче говоря, если вернуться к нашему последнему вопросу: «Мы проверили свои привилегии — и дальше что?» — то, кажется, ответить на него можно единственным способом: теперь живите с этим.

НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ, КОТОРОЕ МЫ СДЕЛАЛИ, ПОКА ГОТОВИЛИ ЭТО ПИСЬМО

Недавнее исследование американских психологов показало, что концепция привилегий, возможно, вовсе не способствует росту эмпатии. Люди с либеральными взглядами, которые регулярно читали материалы о материальном неравенстве и уровне бедности темнокожих, реже других были готовы испытывать сочувствие к белым американцам, живущим на грани или за чертой бедности. При этом чтение таких материалов никак не повысило их эмпатию к гораздо менее привилегированным и еще менее обеспеченным темнокожим. 

ПОСТСКРИПТУМ

Источники «Медузы» рассказывают, что в Кремле всерьез озаботились российской «мягкой силой» за рубежом (мы частично рассказывали, как она устроена, в выпуске «Кругом враги»). Власти собираются выделить миллиарды, чтобы убедить страны Африки и Латинской Америки, что Россия — это лидер мирового «антиколониального движения» (вы скоро получите выпуск «Сигнала» об этом термине, а пока почитайте наш разбор слова «Гегемон», которое появилось в речах Путина прямиком из работ постколониальных теоретиков). Кремль намерен продвигать идеи «заката Запада» и «многополярного мира». «Проще говоря, Америке — *****», — конкретизировал один из собеседников политического корреспондента «Медузы» Андрея Перцева.

Знание — сила. Будущее — это вы.

Хотите, чтобы мы изучили и объяснили явление или понятие, которое вы сами заметили в новостях? Напишите нам: signal@meduza.io. 

Виталий Васильченко при участии Георгия Истигечева